Яков Кротов: Московская патриархия выпустила книжку, одобряющую фашизм
Один из первых, если я правильно понял, плодов наведения порядка в издательской деятельности Московской Патриархии: издана книга Антона Керсновского «Философия войны». С патриаршим благословением, с рецензированием. Вот, мол, это не какие-нибудь суеверные брошюрки о чудесах блаженной Матроны, это – настоящее. Это настоящее сумасшествие.
Керсновский несколько раз упоминается в мемуарах своей сестры Евфросинии. Вот – настоящая блаженная, неподдельная Матронушка, подлинная, а не перекрученная до сусальности владелица Матрёнина дома. Настоящая русская святая, отнюдь не дающая на себе ездить, не сюсюкающая с деспотами, не исцеляющая слепоты, а учащая пользоваться теми диоптриями, которые есть. Горячая и явная социалистка, тайная православная – тайная даже для самой себя. Христовой невестой она себя считала, да не делала из этого предмета самоконструирования, не говоря о самолюбовании. О брате Евфросиния упоминает с некоторым ужасом, который становится ясен после ознакомления с его книгой.
Писал Керсновский очень много и всё печаталось – видимо, даже оплачивалось. В 1920-1930-е годы какие-то спасённые деньги у некоторых эмигрантов ещё были. Керсновский печатался в военно-монархическом журнале. Почему он бросил семью – а он именно бросил, став «сыном полка», в 13 лет примкнув к войскам Врангеля – остаётся непонятным (автор предисловия пытается прибавить Керсновскому два года, но всё равно непонятно: юноша возмутился арестом отца и пошёл в армию, но почему он не вернулся к отцу, когда того освободили, а армия была разбита?). Сперва сумасшествие, потом разрыв с семьей, или наоборот – а какая, собственно, разница? Книга судится тем, что написано в ней.
Первые страницы книги читаются спокойно. Ну, ещё один Иван Ильин, ещё один певец в прокатном стане русских воинов, ещё один богослов с атомной бомбой в кармане. Опять – Иисус изгнал торговцев, чем показал пример атомной бомбе… А вот, кажется, оригинально: Иисус сказал Петру вложить меч в ножны, потому что «Пётр обнажил меч не в защиту Учения, а в защиту Учителя» (32). Глупый Пётр не сообразил броситься на Малха с криком: «Православие или смерть!», тогда бы Христос его не остановил, а благословил…
Всё это ещё в рамках, хотя рамки эти трагикомические. Керсновский – умер от туберкулёза в 1944 году, воевал он лишь в «странной войне», причём с неохотой – он хотел за Россию воевать. То, что часть эмиграции восторгалась сотнями его статей о военной истории, есть свидетельство интеллектуальной обнажённости военных. По сути же эти статьи имеют к военному делу такое же отношение, как тетрадки юного аристократа, высмеянные в «Бравом солдате Швейке»: все великие сражения были там представлены в виде схемок, подобных схемам футбольных матчей.
А вот и за рамками – включая, что забавно, законодательные.
«Вообще же, если войну самоё по себе всегда надо считать бедствием, последствия войны иногда бывают благотворны. Война 1914-18 гг. – бедствие, каких мало в истории человечества. … Родное дитя Мировой войны – это «фашизм» и родственные ему идеи, открывшие человечеству новые горизонты, давшие ему нвые формы социального устройства, выведшие человеческую мысль и общества из того безвыхдного тупика, куда их загнали дикари 1789 г. и их последователи — материалисты XIX столетия. Уже ради одного этого положительного духовного результата можно признать, что десять миллионов людей отдали свою жизнь недаром» (38-39).
Московская Патриархия озаботилась примечанием к слову «фашизм»: Керсновский-де имеет в виду всего лишь Муссолини. Возможно. Так что, десять миллионов ради итальянского фашизма – нормально?
Увлечение Муссолини в 1920-е годы проявлялось и у Честертона, и у Бердяева, и у Мережковского. Но те резко отвернулись от фашизма с приходом Гитлера к власти, Керсновский — только в 1932 году начал писать свою книгу, а окончил в 1939. Да и целом, у Керсновского – не увлечение, не романтико-декадентская ностальгия по Габриэлю д’Аннунцио и средневековым цехам. У Керсновского – обычное психопатическое людоедство. В России 2000-х такое людоедство задаёт балы в Кремле, выступает, однако, по телевизору, организует сношения МП с военным ведомством. Сумасшедших или имитирующих сумасшествие агитаторов у этого людоедства – легион. Теперь они нашли себе предтечу в лице Керсновского. Забавно, что это – вопреки их же собственному закону о запрете пропаганды фашизма. Пропагандировать нельзя, можно восхищаться, а избранным — можно практиковать.
Керсновский сравнивает разоружение и любые ограничения войны с отменой больниц и врачей для укрепления здоровья, с упразднением пожарных команд для предотвращения пожаров. Он сравнивает войну с болезнью, именует её патологией, — но одновременно именно войну считает врачом и лекарством. Здесь логическое противоречие, являющееся следствием вульгарного эгоизма. Война болезнь, когда её ведёт враг, война – лекарство, когда её веду я или мой союзник.
Эгоизм перестаёт видеть, что война есть не два монолога, которые произносят два актёра, а есть диалог. Для войны, как и для любви, необходимы двое. Не может один болеть войной, а второй – войной лечить. Эротическое (точнее, антиэротическое) начало войны Керсновский смутно чувствует. Он сравнивает разоружение с «обязательным оскоплением всех рождающихся младенцев» (45). «Все рождающиеся» — мужского пола. Извращённость здесь в том, что женское для милитариста не существует. Война есть аналог секса между мужчинами, которые стремятся к женщинам и любят женщин, но подменяют женщин мужчинами. Женское появляется в милитаристской риторике исключительно как образ матери, которая якобы нуждается в защите, или в не менее асексуальном образе сестры.
«Нападают лишь на слабых, на сильных – никогда» (45). Болезнью, соответственно, является не нападение, не война, а – слабость. Не следует быть «слабым» — причём миролюбие рассматривается как слабость. Женщина — «слабый» пол настолько, насколько ей в культуре запрещено воевать. Чтобы не стать жертвой военного нападения, надо «не быть бабой», надо «стать мужчиной» — причём, только армия «делает мужчиной». Или, говоря иначе, вводит в гомоэротическое пространство – вводит тех, кто для гомосексуальных отношений вовсе не создан.
Тут милитарист попадает в забавную ловушку. В реальности важно, что нападает всегда слабый — точнее, тот, кто считает себя слабым, наносит «превентивный удар», реализует «право на самооборону». А пока не напал, старается выглядеть сильным (к чему призывает Керсновский). С таким же успехом подросток, чтобы избежать гомосексуальных приставаний, может наращивать себе мускулы, казаться более мужественным – тогда-то он и станет вожделенным объектом для настоящих гомосексуалов, которые ведь любят вовсе не женственных мальчиков, а «медведей» с подчёркнутой мужественностью.