Мюриэль Барбери: «Элегантность ежика»
Ежики — это люди, которые выставив в мир иголки, скрывают под ними свой ум, нежные и ранимые сердца. И какое происходит чудо, когда ежики встречают друг друга. Консьержка, которая тратит уйму сил, чтобы соответствовать ожиданиям большинства людей относительно образа консьержки — старой, тупой, сварливой уродины. А в глубине своей привратницкой — это женщина, обладающая незаурядным умом и наблюдательностью, обожающая Льва Толстого, классическую музыку и голландские натюрморты. 12-летняя девочка, вынужденная скрывать свой ум, чтобы ее оставили в покое, задыхаясь в атмосфере своей семьи, хочет покончить жизнь самоубийством, потому что не желает жить, как большинство взрослых, подобно рыбкам в аквариуме. И харизматичный японец господин Какуро, который умеет читать в сердцах людей и видеть то, что с таким отчаянием пытаются скрыть от мира, боясь быть осмеянными и раненными…
Несмотря на печальный финал, книга дарит надежду.
И много цитат:
Что такое аристократка? Та,кого не затрагивает пошлость, даже если окружает ее со всех сторон.
Чаепитие, в ходе которого воспроизводятся одни и те же жесты,один и тот же вкус, оттачиваются до высшей подлинности, простоты и тонкости чувства, и каждый почти задаром получает право приобщиться к столу аристократов — ведь чай доступен как богатым,так и бедным, — чаепитие обладает редким достоинством: вносить в наше абсурдное существование частицу спокойной гармонии. Да, мир движется к опустошению, сердце тихо плачет — оплакивает красоту, кругом царит ничтожность. Так выпьем же чашечку чая.
Если медленнее летишь — сильней толкайся
то,чего мы лишаемся, не дотянув самую малость, упущено навеки. Слова,которые мы недосказали, вещи,которые мы недоделали, все однажды блеснувшие кайросы,которыми мы не сумели воспользоваться и которые безвозвратно исчезли.
Когда строчки-ряды ложатся самопроизвольно, когда я удивительным образом, будто со стороны наблюдаю за рождением на бумаге фраз, к которым непричастно мое сознание и которые, записываясь вот так,без моего участия, открывают мне то, чего я не знала, выявляют неведомые мне самой желания, — эти безболезненные роды, нечаянные откровения наполняют меня счастливым чувством, и я без всякого труда, ничего не полагая наперед и не переставая радостно, от всей души удивляться, отдаюсь прихоти собственного пера.
И тогда, оставаясь в здравом уме и твердой памяти, я достигаю граничащего с экстазом самозабвения и погружаюсь в блаженное, безмятежно-созерцательное состояние.
Я же очень рано поняла, что жизнь проносится страшно быстро, — и поняла это, глядя на взрослых: как они спешат, как падают духом из-за неудач и как цепляются за сегодняшний день, лишь бы не думать о завтрашнем. Но завтрашнего дня боятся те,кто не умеет строить сегодняшний, а когда люди не могут ничего выстроить сегодня, они уговаривают себя, что у них все получится завтра, но так не бывает, потому что завтра всегда превращается в сегодня, понимаете?
Вот почему надо помнить. Надо жить и твердо знать, что мы состаримся и в этом не будет ничего хорошего, красивого и приятного. Надо уяснить себе, что важно действовать сегодня: делать все возможное, чтобы любой ценой построить что-нибудь сегодня. Всегда держать в голове дом престарелых, чтобы постоянно забегать на день вперед, не давая ему пропасть. Шаг за шагом взбираться на свой личный Эверест, так, чтобы каждый шаг отпечатывался в вечности.
Будущее для того и нужно, чтобы строить настоящее, исходя из реальный планов ныне живущих.
Ведь мы видим то, в чем заведомо уверены, а главное, не ищем новых встреч, а встречаемся только с собственными зеркальными отражениями, хоть и не узнаем в них себя. Если бы мы это поняли, если бы до нас дошло, что мы во всех и каждом видим лишь самих себя и потому живем в полном одиночестве, то сошли бы с ума.
искусство — это жизнь, но только в измененном ритме.
— Да, чем меньше чего-то имеешь, тем больше это ценишь….
…- Может, мы все больны, оттого что у нас слишком много всего.
Во всех нас от природы заложен некий эталон, мы сверяем с ним все, что встречаем в жизни, и в редких случаях полного соответствия наслаждаемся первозданной гармонией. Я не имею сейчас в виду ту особенную область прекрасного, которую составляет искусство. Те, кого, как меня, привлекает благородство простых вещей, выискивают его в самом незначительном, там, где оно в обыденном окружении вдвойне поражает сочетанием функциональной простоты и безукоризненного совершенства, когда твердо знаешь: это хорошо и именно так, как должно быть.
Есть, конечно, легкие пути, но я их не люблю. У меня нет детей, я не смотрю телевизор и не верю в Бога, значит, мне заказаны те дорожки, на которые люди охотно сворачивают для облегчения жизни. Дети помогают отсрочить тягостное время, когда приходится остаться один на один с самим собой, а внуки еще больше оттягивают этот срок. Телевидение отвлекает от изнурительной необходимости строить планы на зыбкой основе нашего ничтожного опыта; оно морочит нас яркими картинками и тем самым позволяет увильнуть от мыслительной работы. Ну а Бог усыпляет животный страх перед неотвратимостью того, что когда-нибудь всем нашим удовольствиям придет конец. Поэтому не имея ни будущего, ни потомства и ни грана болеутоляющего, чтобы притупить сознание вселенского абсурда, твердо зная, что впереди конец и пустота, я имею полное право сказать, что легких путей не ищу.
Покою, безмятежности, самодостаточности, которые дает нам одиночество, никогда не сравниться с вольготным счастьем и свободой каждого движения и слова, которые разделяешь с кем-то
Столько людей, столько миров, все чего-то ищут…Как мы можем быть такими одинаковыми и жить каждый в своей вселенной?