Кобзарь — это шаман!
В архаических традициях рассказывается, как во время инициации новый шаман-герой узнает, что в действительности инициирующий его шаман есть его отчимом и убийцей настоящего отца (который является герою в видении в личине существа, которое затем становится тотемом героя). Как следствие — герой наказывает негодяя и весь его род, иногда даже принадлежащую к нему собственную семью — жену, детей, мать (т.н. «комплекс Ореста»).
Без сомнения, для Т. Шевченка таким «инициирующим шаманом-отчимом» является Россия и её академическая культура. И поэт реализует данный архетип не в обыкновенной «русофобии», а с помощью поэзии методом «Активного Воображения».
Т.е. у «нового шамана» следующая возможность — найти порабощенную старым шаманом (у славян — Кощеем или Змеем) девушку-царевну (Украину в облике Малоросии), жениться на ней и с её помощью «вынести с потустороннего мира» определенные культурные достижения или артефакты. Т.е. герой из «трикстера» становится «культуртрегером».
Шевченко окунул весь народ в стихию Активного Воображжения, стал его шаманом-«терапевтом»-«кобзарем» , вынося из «сокровенной пещеры» культурные ценности, открывая этносу возможность «свободного полёта» не в политике (как это предлагал грек Алкивиад, ученик Перикла и Сократа), а в едином, не знающем временных и территориальных ограничений «четвертом измерении» — культуре.
Иными словами, если идти за словами Ф. Гарсиа Лорки, Великий Национальный Поэт одухотворил нацию в буквальном понимании — подарил ей душу.
До сих пор популярность в среде украинцев поэзии (с выполнением коммуникационной и эстетической функций, а также притензией на реализацию «триединства свободы» — свободы творчества, свободы личности и свободы народу) означает отсутствие «религии высшего порядка», что она лишь её сурогат, или, если хотите, низшая, «матриархальная» форма религии («поэзия была материнским языком человеческого рода», — писал Г. Гердер).
Т.е. этнос остался в плену инфантилизма (а попытка И. Драча принять «Закон об украинской поэзии» есть атакой с мотыгой на колонизаторские мортиры)?
Правда, именно поэзия, как указывал Т.С. Элиот, воплощает функцию «нового истолкования уже знакомого опыта», «новым (пере-) прочитыванием» обогащать духовный мир и утончать способность восприятия окружающего [Элиот Т.С. Социальное назначение поэзии // Элиот Т.С. Назначение поэзии. Статьи о литературе. — К.: AirLand, 1996. — С.184]. Поэзия есть истинное, совершенное знание, выговаривание главных смыслов бытия, она хранит эти главные смыслы и оберегает их во всей их первозданности.
И если Хайдеггер, доказывая это, опирается на опыт Гельдерлина, Рильке, Тракля, то у нас есть целая вселенная постижения сути реальности в поэтическом слове — Шевченко, Франко, Леся Украина, Зеров, Маланюк, Ольжич, Стус…
Кроме того, и это может быть главное, поэзия — субъективное знание, мир, пережитый мной и никем другим.
В чем величие Шевченка? В мощном индивидуально-личностном, экзистенциальном переживании реальности, близком тому, кому это родственно. Поэтому у нас есть любимые и нелюбимые поэты.
Поэтому у нас есть украинцы и малоросы.
К тому же стоит вспомнить слова И. Бродского: «… Не читая стихов, общество опускается до такого уровня развития речи, при котором оно становится легкой добычей демагога или тирана» [Бродский И. Об Одене / Пер. с англ. — СПб.: Азбука-классика. 2007. — С.145]. Возможно, благодаря этому в украинцев на протяжении 500 лет порабощения сохранялся имунитет против Лжи и Тирании, в то время как некоторые другие этносы, также находящиеся «у черты», пошли не только в услужение, но и подвизались в первых рядах сатрапов Ахримана.
Як в нації вождя нема,
Тоді вожді її — поети:
Міцкевич, Пушкін не дарма
Творили вічні міти й мети, —
Давали форму почуттям,
Ростили й пестили події,
І стало вічністю життя
Їх в формі Польщі і Росії
(Євген Маланюк, «Посланіє»).
(с) Олег Гуцуляк ака [ljuser]goutsoullac[/ljuser]